Ознакомительная версия.
– У Галины метр восемьдесят росту, вам до нее не хватает сантиметров двадцать, – прикинул Воеводин, смерив взглядом Ожникова.
– И весу килограммов двадцать…
– Неужели? – поморщился Воеводин и, сразу забыв пошлую реплику хозяина, ушел в себя.
* * *
…Как-то на самолете Як-12 Лехнова полетела проверить его штурманские навыки на длинном почтовом кольце. Зимний циклон баловался в этот день метелями, небо белесое, низкое. Район полетов Воеводин знал еще нетвердо, но на борту опытный штурман, и он не боялся потерять ориентировку, не обращал внимания на погоду. Произвели посадку в двух райцентрах, сгрузили почту и пошли к третьему с названием Перелюб. Вот из белой мути вырвались домишки, ветроуказатель на площадке, лошадь с санями около него. Как сейчас, помнит: гнедая, заморенная. Сели, отдали вознице мешки с газетами. Тут бы подумать, пошевелить мозгами – ведь так запуржило, что и ветроуказатель скрылся из глаз, но, надеясь друг на друга, опять взлетели. Повернули нос самолета на село Клинцовка, уперлись глазами в приборы и понеслись с попутничком… Воеводин вел машину легко, чуть небрежно, совсем немного красуясь перед симпатичной штурманшей. Она тоже сидела спокойненько, зная, что ручку управления держит не салажонок, а опытный пилот, бывший вояка. Только недолго они благодушествовали. Скоро поняли, что не знают, где летят. Кругом белым-бело, крылья морось обволакивает. Галина разложила карту на коленях, хотела определиться прокладкой радиопеленгов, да куда там! У «яка» кабина тесная, карта с колен сползает, карандаш рвет бумагу, точность «места» в пределах полусотни километров получается! Загрустила дивчина, ресницы дрожат, чуть не плачет, но еще надеется, что Клинцовка появится под крылом. Время вышло – под самолетом белая муть. Попробовала Галя настроиться на аэродром Пугачева, но шли низко, и стрелка радиокомпаса не нащупала привод, а может быть, он и не работал – обслуживал привод Михалыч – веселый человек с красным, похожим на картошку носом. Осталось одно – сесть и поговорить с местными жителями, они-то уж наверняка знают, как называется родная деревня. Воеводин спросил: «Приземляемся?» Галина, закусив губу, молчала. Воеводин стал искать на земле какое-нибудь жилье.
Он больше не пытался получить ее согласия, и, хотя по должности Галина Лехнова на борту старшая, ей сказать «добро» трудно, в ее летной жизни вынужденных посадок не было, и эту она воспримет как профессиональный позор, как несмываемое пятно на репутации штурмана. Да и сядут ли они благополучно: под матовым настом метель скрывала колдобины, ямы, овраги. Воеводин верил в себя и счастье и, как только в глазах прорезались мутные пятна домишек, развернул машину и, убрав газ, прогладил лыжами целину. Пока самолет бежал, теряя подъемную силу, все сильнее и сильнее вминая снег, осаживаясь, летчики не дышали…
* * *
– Вы что, любите Галину Терентьевну? – еще не совсем вернувшись к действительности, спросил Воеводин.
– Это вы любите ее. А она вас.
«Прозорлив, а сегодня почему-то нагл», – подумал Воеводин и сказал:
– Допустим… Но тогда почему хотите связать жизнь с человеком, равнодушному к вам?
– Без хозяйки дом – халупа, Иван Иванович. – Ожников прикрыл глаза и нос; темная ладонь, поросшая курчавыми волосиками, слилась с волнистым чубом, баками, усами, бородой. Воеводин смотрел на серый шерстяной комок перед собой, потом с усилием отогнал от себя неприятное видение и унесся мыслями в прошлое.
* * *
…В то время Галина только нравилась ему… Сели они благополучно за околицей и подождали, когда к самолету сбегутся вездесущие ребятишки. У них узнали название деревни, проложили курс на Пугачев, а взлетев, не включили барографа. Это было величайшее нарушение, сговор без уговора. Она пощадила авторитет пилота, только что пришедшего в летное подразделение, и… испугалась за свой авторитет.
Вскоре показалось извилистое русло реки Иргиз и повело их к городу. Прошла морось, погодка немного разведрилась. Пугачев они увидели километра за три. И тут замигала красная лампочка: контрольные «пузырьки» бензобаков были пусты, капельки горючего перекатывались на дне стеклянных пробирок-бензиномеров, укрепленных над головами. Винт мог остановиться в любое время, в любом месте, на окраине города, над улицей, над острым куполом собора…
* * *
– Вы хотите поручить мне сватовство?
– Кофе остыл, Иван Иванович, печенье совсем не брали. Сыр ешьте, свежий!
– Откуда же узнали про «тайну», Ефим Григорьевич? Жили на Саратовщине?
– Сибиряк я. – Ожников широко улыбнулся, блеснув белой эмалью крупных ровных зубов. – Знакомый у вас был, Михалыч, помните? Крепко пьющий и хитрюга мужик! Года три назад встретился с ним нечаянно на руднике под Мурмашами, он завскладом там, разговорились, общие знакомые нашлись… Побеседовали бы вы с Галиной Терентьевной, а? Знаю, ей тут тяжело, а мы бы уехали.
* * *
…Да, хитрющий и смекалистый мужик был Михалыч, и радист, и диспетчер, и заправщик, и начальник маленького Пугачевского аэропорта. Долетел Як-12 до аэродрома, плюхнулся на границе летного поля, и винт у него остановился: все до капельки высосал мотор из баков. Михалыч подбежал, сунул красный нос в кабину, увидел меловое лицо штурманши, набрякшие, играющие желваками челюсти ему незнакомого пилота и сочувственно улыбнулся. А потом, видно, растеклась из деревни весть о садившемся в поле самолете. Догадливый был мужик Михалыч – предложил им для отдыха комнатку в аэровокзале с тумбочкой и двумя железными кроватями, заправленными по-солдатски. Галина потребовала раскладушку и выставила Воеводина в холодный коридор…
* * *
Нравилась, очень нравилась Галина в то время Воеводину…
– А ведь приятно вспомнить, – засмеялся Воеводин, – что были мы не всегда такими правильными, как сейчас. Да, вынужденную посадку мы скрыли… Признаться, мне не особенно хочется беседовать о вас с Галиной Терентьевной. Я немного знаю ее вкусы и думаю, разговор окажется пустым.
Уже лежа под одеялом и прихлопывая на лице попавших в комнату комаров, он спросил:
– Когда вы сказали, что ей здесь тяжело, имели в виду Комарова, что ли?
– Мечется Галина Терентьевна… Сердце к вам тянет, голова к Комарову. Жалеет она его. А бабья жалость на все способна. Может решиться и перейти к нему. Только из шторма с ним она не выплывет… А ей пристань нужна, Иван Иванович, хватит горькой да соленой водицы хлебать…
– И пристань – это вы?
Ознакомительная версия.
